Мурманск.

Неприветливо, дождем и ветром, встретил меня деревянный, строящийся город. Покосившиеся низкие бараки и маленькие одноэтажные домики, карабкающиеся на голые сопки, кое-где новые рубленые двухэтажные дома. Между домами — пустыри с жухлой травой и переброшенными через лужи досками.

Если подняться от деревянного вокзальчика с островерхой крышей по булыжному откосу, то окажешься перед единственным в городе каменным зданием, похожим на церковь с обрезанным верхом. Подошла поближе, оказывается, магазин с непонятной вывеской — ТПО.

Остановила шедшую навстречу женщину в ватнике.

— Скажите, пожалуйста, как мне пройти на тралбазу? Женщина махнула рукой вдоль улицы:

— По Коминтерна иди, вниз спустишься — тут тебе и тралбаза.

Траловая база оказалась под стать городу. Деревянные причалы на сваях, двухэтажные деревянные сараи посолзаводов над самым заливом, тральщики у причалов. Тачки с рыбой и тетки в черных фартуках, толкающие тачки по железным листам, брошенным на доски причалов.

Увидев на одном из сараев вывеску «Управление тралового флота», поднялась по деревянной, затоптанной, узкой лестнице на второй этаж посолзавода.

В управлении, как в птичнике: клетушки комнат по бокам длинного коридора, за дощатыми стенами стрекот пишущих машинок, щелканье счетов и треск арифмометров. Прямо на полу, подпирая спинами вытертые до черноты стены, сидит, курит и галдит траловый люд.

В небольшом коридоре — отдел кадров. Перед закрытым окошечком отдела никого не было, кроме пожилой женщины, подметавшей пол.

— Обедают, — проворчала она, глянув на меня из-под надвинутого на лоб серого платка, потом распрямилась, посмотрела внимательней: — А вы куда, наниматься? Так вам не сюда, здесь только на тральщики плавать принимают. Сейчас обед. Вишь, как намусорили. По три раза на день подметать приходится. Наплюют, окурков понабросают, только убирай за ними.

— А я тоже на тральщик.

Она еще раз осмотрела меня с ног до головы, хмыкнула себе под нос:

— Только тебя там не хватает. Тогда жди, Владимир Михайлович сейчас прийти должон. Аккуратист, никогда не опаздывает.

Я поставила чемоданчик на скамейку у стены. На стене прочла накорябанные химическим карандашом строчки:

Голодный бич страшнее волка,

а сытый бич смирней овцы.

И, не добившись в кадрах толку,

голодный бич отдал концы.

Под «стихами» рисунок — занесенный над плахой топор — и надпись тем же химическим карандашом: «Если хочешь спасти себя и семью, убей Кузнецова».

«Что это они так?» — мысленно пожалела я неведомого Кузнецова.

Тут за моей спиной хлопнула дверь.

— Вот и Владимир Михайлович пришел, — сказала уборщица.

Вошедший мужчина глянул на меня:

— Вы ко мне? Пожалуйста, проходите.

Пройдя в свой закуток, он кивнул мне на табуретку перед столом, взял направление. Прочитал, удивленно поднял брови, уставился на меня:

— На тральщик, да еще в машину, в кочегарку? Не пойдет…

Отправилась разыскивать технический отдел. Там должны быть мореходцы, наши ребята со старшего курса, законтрактовавшиеся в Севгосрыбтрест. Встречают меня по-свойски:

— Хрусталева! Щура! Добилась-таки своего. Поздравляем. Куда? На тральщик? Давай к нам в конструкторское. На тральщике — ой, ой! На берегу лучше, работа интереснее.

Я отнекиваюсь — не для того училась. Только отдел кадров на тральщик направление не дает…

— Кто не дает? Кто? Кадры? Пошли с нами, сделаем!

Друзья помогли. Меня направляют практикантом на РТ-21.

— Ну, теперь держись, Шурка! Не подкачай!

Тральщик — производство, дом, где придется жить и работать. Люди с обветренными лицами, с заскорузлыми руками будут товарищами по работе. Добилась своего…

Не тут-то было!

Механик на тральщике не хочет принимать:

— Что я с тобой буду делать? Как заставлю работать? Протравишь весь рейс, и какой с тебя спрос? Баба — баба и есть.

Написал на направлении: «В практикантах не нуждаюсь».

Горько и обидно до слез. «Ведь и ты, думаю, не сразу механиком родился…». И снова — в отдел кадров.

На мое счастье, пришел из Германии новый тральщик — «Днепр». Привел его капитан Тисленко Георгий Герасимович. Старшим механиком у него служил Макаревич Владимир Михайлович. Люди строгого нрава и большой души.

Георгий Герасимович ставил мировые рекорды по вылову рыбы, Макаревич был первоклассным механиком.

Они-то и согласились взять меня практикантом на свой тральщик. Многому я у них научилась и до сих пор благодарна им за морскую выучку и отеческое отношение.

Очень я радовалась, что добилась своего, что я теперь настоящий моряк, что у меня будет морская практика, и я получу рабочий диплом. Ходила гордой!

Море Баренца — не красавица Северная Двина. Оно встретило нас штормовой погодой. Боже мой, что со мной делалось! Только спущусь в машину, вдохну запах горелого масла, почувствую, как палуба проваливается в преисподнюю, увижу, как вода в водомерных стеклах котла то исчезает, то поднимается, заполняя стекла до верхней оправы, как тут же к горлу подступает тошнота. Взлетаю по крутому трапу на верхнюю палубу и — к борту…

— Да ты, Шура, не стесняйся, блюй под мотыли, — сочувственно советовал мне машинист, с которым я стояла вахту.

Шторм не утихал, тральщик штормовал «носом на волну». Горло у меня было раздражено, и меня начало рвать с кровью. Совсем извелась. Есть я не могла, мутило от запаха пиши.

— Непременно надо есть, иначе не привыкнешь, — сочувствовал Владимир Михайлович.

На пятые сутки Георгий Герасимович, спустившись в машину и увидев мои мучения, предупредил:

— Если и дальше так будет, придется тебя, Шура, пересадить на тральщик, идущий в порт.

Ну почему, почему мне так не везет? Уже в море, уже на корабле, и на тебе — обратно, на берег!

Утром на седьмые сутки вышла на палубу. Показалось, что качка уменьшилась, вроде дышать легче. И — о чудо! — хочется есть. Мне сунули кусок черного хлеба и соленый огурец. Жадно съела огурец, закусила хлебом, спустилась в машину на вахту.

Так недружелюбно приняло меня море. Но приняло! Все-таки мне здорово везет в жизни. Вот чуть было не отправили в порт, а сейчас уже не отправят, я буду плавать и добьюсь своего, стану механиком.

Приняли и люди, не сразу и не одинаково. Вначале меня очень смущала и вгоняла в краску ужасная ругань матросов, работавших на палубе, да и кочегаров, стоявших у котла. Совершенно бессмысленная, отвратительная ругань. Даже с мостика порой вместе со словами команды долетало «крепкое словцо» штурмана.

Георгий Герасимович не раз беседовал по этому поводу со штурманами и командой. Со временем у нас заметно поубавилось бранных слов.

Это были годы первой пятилетки. Быстро увеличивался рыболовный флот. Чуть не каждый месяц приходили новые траулеры, заказанные в Германии или построенные на Северной судостроительной верфи в Ленинграде. Очень трудно было с кадрами, особенно с комсоставом. Людей не хватало.

После четвертого рейса на «Днепре» меня вызвали в отдел кадров. Я получила направление третьим механиком на перегон из Ленинграда в Мурманск РТ-60 «Рабочий». Наконец-то механик! Трудный же путь был у меня к этой должности. Старшим механиком перегонной команды назначили Никиту Тимофеевича Федотьева, вторым — Игнатия Фомича Сидорова, на флоте его звали попросту — Фомичом.

К этому времени вся наша семья перебралась в Мурманск, где успешно капитанил мой старший брат Николай. Отец примирился с тем, что мы с Николаем избрали морскую профессию. Может быть, в этом сыграли свою роль и высокие северные заработки. Николай считал своим долгом помогать родителям, я следовала его примеру. Брат скоро женился и с женой уехал в Ленинград продолжать образование. Ему дали «добро» для поступления в кораблестроительный институт с обязательством вернуться для работы в Мурманск. Учась вечером, днем он работал прорабом на Северной судостроительной верфи. Летом приезжал в Мурманск и шел в море, всякий раз возвращаясь в порт с полным грузом.

— Наш Коленька удачлив. Его рыбка любит, — говорила бабушка.

За время учебы в Ленинграде Николай обзавелся сыном и по окончании кораблестроительного института вернулся с семьей в Мурманск.

Сначала Николай работал инженером на судоверфи, потом перешел в траловый флот и там тоже был корабельным инженером, а по совместительству преподавал в учебно-курсовом комбинате теорию и устройство корабля.

Во время войны, работая снова на судоверфи, руководил постройкой понтонного моста через реку Тулому, специально спроектированного для переправы войск армии Мерецкого при подготовке наступления, завершившего разгром гитлеровских захватчиков у нас на Севере. За эту работу брат был награжден орденом Красной Звезды.

Умер Николай Серапионович в 1968 году после долгой и мучительной болезни. Капитана дальнего плавания, корабельного инженера Н. С. Хрусталева по сей день поминают добрым словом ветераны Мурманска, его бывшие сослуживцы и ученики.